There was no thinker, yet the thought occurred.
Опубликовано: 21 мая 2025 года
Автор: философ Виктор Богданов
Авторская редакция
Научная статья Виктора Богданова, посвящённая формированию субъектной онтологии мышления как первой когнитивной трансформации. В работе прослеживается путь от декартовского акта к трансцендентальной философии и феноменологии, фиксируется зависимость мышления от субъективной локализации, а также философский предел такой модели.
Проблема субъектности в философии долгое время оставалась не просто центральной — она воспринималась как несомненная. Мышление мыслилось исключительно как акт субъекта. Познание, логика, этика, свобода — всё строилось на аксиоме мыслящего Я. Однако если отказаться от привычки рассматривать это положение как очевидное, возникает вопрос: как именно мышление стало функцией субъекта? При каких условиях сознание было впервые понято как источник, носитель и гарант разумности? И что означал этот поворот — не как исторический факт, а как онтологическая трансформация самой природы мышления?
Данная статья вводит понятие первой когнитивной трансформации как философского сдвига, в результате которого мышление стало определяться через субъекта. Этот переход не был техническим или методологическим. Он представлял собой формирование новой онтологии мышления, в которой логика, знание и смысл стали локализованы в индивидуальном сознании, определяемом интенцией, волей и рефлексией.
До этой трансформации мысль была встроена в мир: она принадлежала природному ритму, божественному порядку, коллективной традиции. Мыслить — означало улавливать ритмы космоса, повторять архетипы, настраиваться на гармонию. С переходом к субъектной модели мышление теряет это встраивание и начинает пониматься как внутреннее, автономное, абстрактное. Я становится условием истины. Так возникает фигура субъекта, вокруг которой выстраивается вся философия Нового времени и большая часть современной эпистемологии.
Первая когнитивная трансформация оформляется не одномоментно, но с нарастающей логикой — от ранних античных рефлексий к Декарту, затем к Кантовской модели трансцендентального Я и, наконец, к феноменологии, где субъект становится окончательным горизонтом всякого смысла. Эта трансформация не просто определила философию последних четырёх веков — она задала структуру самого мышления, сделав субъект его неотъемлемой опорой.
Однако сегодня, в эпоху искусственного интеллекта, распределённых когнитивных систем и симулятивных сред, это основание начинает терять устойчивость. Мы становимся свидетелями философских и технических режимов, в которых мысль больше не требует субъекта, а структура — больше не предполагает сознание. Чтобы понять глубину этой новой трансформации, необходимо сначала точно реконструировать первую.
Настоящая статья посвящена именно этой задаче: выявить структуру, ход и философские последствия первой когнитивной трансформации, когда мышление стало актом субъекта, а субъект — единственным носителем мышления.
До того как мышление стало актом субъекта, оно не имело собственного местонахождения. В архаических культурах мысль не отделялась от мира: она воспринималась как движение самой реальности, как отклик природы или голос богов. Мысль — это не внутренний процесс, а космическое сонастрой, участие в большем порядке, который определяет и формирует самого человека. Индивид не мыслит — он прислушивается, повторяет, вплетён в ритмы мира. Я ещё не отделено. И, что принципиально важно, не существует вопроса: кто мыслит?
Переход к философии сопровождается первым размыканием этой недифференцированной сцепленности. Возникает попытка поставить вопрос — не о том, что есть, а как мы это знаем. У досократиков это ещё не оформлено: Парменид, Гераклит, Анаксагор — все они описывают мышление как нечто универсальное, часто божественное, не связанное с индивидуальной внутренней жизнью. Однако у Платона впервые возникает образ души как носителя знания, а с ним — идея восхождения, в котором знание требует усилия, внутреннего движения. Здесь впервые мысль начинает связываться с внутренним состоянием.
Становление субъектной онтологии — это не одномоментное открытие, а медленный сдвиг в распределении смыслов. Стоики вводят понятие «оикос» — внутреннего упорядочивания, подчинённого разуму. Но разум ещё воспринимается как часть космоса, logos — универсальный закон, которому человек лишь следует. В неоплатонизме — особенно у Плотина — появляется интенсивное внимание к внутреннему опыту, к «обращению внутрь», но субъект здесь растворяется в метафизической иерархии: он не абсолютен, а лишь тень Единого.
Таким образом, античность даёт множество подходов к мышлению, но ещё не производит субъекта как автономного центра. Мысль — да, есть. Душа — да. Воля — в зачатке. Но ещё нет философской формы, в которой мышление было бы моим актом, который я могу отличить от мира, утверждать как свой, подвергать рефлексии и ставить в основу истины.
То, что произойдёт в Новое время — с Декартом, Кантовским трансцендентализмом и феноменологией — станет именно этим: присвоением мышления, оформлением его как внутренней операции, за которую отвечает Я. Именно это и будет первой когнитивной трансформацией: не просто появление нового взгляда на мышление, а создание нового способа быть мышлением — через субъекта.
В этой главе мы зафиксировали до-субъектное состояние философии: мысль как универсалия, как логос, как божественная структура, в которой нет Я как эпистемологической необходимости. Всё, что появится позднее — локализация, автономия, интенция — будет уже результатом первой когнитивной трансформации.
Поворот к субъектной онтологии в полной мере совершается в философии Рене Декарта. Именно здесь происходит то, что можно назвать моментом локализации мышления — его окончательного закрепления в Я как источнике, условии и гарантии познания. Декарт не просто открывает субъекта, он трансформирует саму структуру мышления, подчиняя её логике внутренней достоверности. Его знаменитое cogito ergo sum — не метафора, а новая эпистемологическая конструкция: мышление есть, потому что оно мыслится мной.
Сомнение, с которого начинает Декарт, — это стратегический акт. Оно разрушает все внешние опоры: чувства, традицию, авторитеты. Остаётся только одно — сам акт сомнения. Но этот акт уже мысль. И, что важно, он не нуждается в мире, чтобы быть достоверным. Он замыкается на Я. Это означает, что познание не просто начинается с субъекта — оно исчерпывается субъектом. Истина становится внутренней достоверностью, а мышление — операцией, происходящей во мне.
Таким образом, Декарт формирует первую стабильную модель субъекта:
— субъект мыслит;
— мысль принадлежит субъекту;
— знание возможно как результат мышления субъекта.
Это и есть первая когнитивная трансформация в строгом смысле: мышление становится частным, внутренним, закреплённым за конкретным носителем. Появляется то, чего не было в античности — автономное Я, не как часть космоса или духа, а как начало, отправная точка всего.
В этом ключе и развивается рационализм Нового времени. У Спинозы субъект радикально очищается от воли, но остаётся мышлящей субстанцией. У Лейбница он множится в монады, каждая из которых мыслит «изнутри». Мысль больше не зависит от мира, а порождается системой восприятия, присущей индивиду.
Но главное не в том, что субъект стал источником мысли. Главное в том, что теперь мысль без субъекта невозможна. Возникает зависимость: всякое мышление должно быть мыслью кого-то. Эта зависимость становится философской нормой, к которой будет апеллировать всё последующее мышление, вплоть до XX века.
Мы можем сказать: в Декарте впервые происходит сведение мысли к субъекту как абсолютному основанию. Он вводит в философию операциональную модель мышления, при которой истина не просто соотнесена с реальностью, но гарантирована самим фактом субъективного существования. Это не просто изменение философских взглядов. Это — смена самой когнитивной онтологии.
В этой главе мы показали, как мышление, будучи до того внешним или универсальным, становится в Декартовой философии внутренним, приватным, принадлежащим Я. Эта локализация — ключевой акт первой когнитивной трансформации. Всё, что произойдёт дальше, будет лишь усложнением и усилением этой фундаментальной привязки мышления к субъекту.
Если у Декарта субъект становится источником мышления через акт самоутверждения, то у Канта субъект становится его структурой. Это не просто локализация мысли в Я, а формализация условий, при которых мыслить вообще возможно. Именно в этом заключается радикальность кантовского проекта: он утверждает, что мышление — это не хаотический поток актов сознания, а строгая архитектура априорных форм, без которых ни знание, ни опыт, ни логика невозможны.
Кант, в отличие от Декарта, не доверяет чистому созерцанию внутреннего акта. Его интересует не то, что мы мыслим, а как возможно мышление как таковое. Ответ на этот вопрос приводит его к идее трансцендентального субъекта — субъекта, который не является эмпирическим Я, но действует как условие возможности всякого познания. Это субъект, который не дан, но предполагается, — не как личность, а как функция организации опыта.
В «Критике чистого разума» Кант вводит ключевое различие между «вещью в себе» и «вещью для нас», тем самым отказываясь от идеи прямого доступа к реальности. Но именно это открывает путь к субъекту как единственному источнику порядка. Пространство и время — формы чувственности. Категории рассудка — формы мышления. Суждение — акт синтетической связи. Всё это не приходит извне, а задаётся изнутри. Мир как феномен — это продукт деятельности субъекта.
Таким образом, мышление у Канта — это конфигурация трансцендентальных операций, действующих независимо от содержания. Мы можем мыслить только то, что оформлено через априорные схемы. Я — не просто мыслящее существо, а архитектор опыта.
Это ведёт к следующему сдвигу в первой когнитивной трансформации:
— У Декарта мышление принадлежит субъекту.
— У Канта субъект и есть структура мышления.
Кант совершает то, что можно назвать внутренней институционализацией мышления: он превращает субъекта в условие сцепления, в систему, обеспечивающую согласованность знания. Это уже не просто «Я мыслю», а «Мышление возможно, потому что Я — его априорная форма».
В кантовской модели субъект не выбирает, не творит, не утверждает — он структурирует. Всё, что можно назвать мышлением, обязано пройти через его формы. Этот момент крайне важен: он завершает первую когнитивную трансформацию, делая субъект не просто местом мысли, а её логико-философским условием.
Кантовский субъект — это субъект пустой, формальный, но именно поэтому он и становится универсальным. Он больше не личность, но и не система — он то, без чего невозможно никакое мышление вообще. Это позволяет говорить о субъектности как о необходимой онтологической предпосылке мышления, что закрепляет первую трансформацию как нормативную парадигму европейской философии.
В этой главе мы увидели, как Декартова интуиция субъекта как источника мысли перерастает у Канта в конструкцию субъекта как архитектуры мысли. Это высшая точка первой когнитивной трансформации: от рефлексии — к условиям, от акта — к форме, от Я — к трансцендентальному механизму мышления.
После Канта субъект уже не подлежит сомнению. Он становится нормативной инстанцией всей философии, науки и психологии XIX–XX веков. Если у Канта субъект — это трансцендентальное условие возможности опыта, то в последующем развитии он закрепляется как единственный носитель смыслов, наблюдения, знания, морали и свободы. Мышление окончательно понимается как внутреннее, рефлексивное и интенциональное. И эта картина не просто философская — она становится общей когнитивной картой культуры модерна.
Феноменология, начатая Эдмундом Гуссерлем, радикализует кантовскую модель. Гуссерль делает шаг, который можно назвать картографированием субъективности. Его интенциональность — это идея, что всякое сознание — это всегда о чём-то. Но это «о чём-то» всегда зависит от субъекта, от направленности, акта, установки. Мир существует как коррелятив субъективного переживания. Всё, что есть, — это то, как оно дано сознанию. Здесь мышление получает не только форму, но и абсолютную зависимость от субъективной установки.
Феноменология делает субъект горизонтом бытия: не просто условием мышления, а условием всякой данности вообще. У Мерло-Понти это тело-субъект, у Сартра — свобода как абсолют, у Хайдеггера — экзистенциальная структура Dasein как бытие-в-мире, но везде сохраняется одно: мыслить — значит исходить из субъекта.
В психологии это проявляется через формирование когнитивных моделей, в которых субъект — это центр обработки информации, носитель памяти, воли, целей, представлений. Даже в бихевиоризме, где стараются исключить внутренние состояния, сохраняется наблюдатель как внешняя проекция субъективной позиции. Когнитивная психология XX века (от Пиаже до Неймана) моделирует мышление как внутренний процесс, локализованный в индивидууме. Субъект — это оператор: он собирает, сортирует, принимает решения.
Философия науки идёт тем же путём. Появляется идея наблюдателя как структурного элемента познания. В эпистемологии Куна и Фейерабенда знание зависит от познавательных рамок — то есть от субъективных установок исследователя. В квантовой механике — «наблюдатель влияет на наблюдаемое». Даже в формализованных дисциплинах субъект сохраняется как негласный центр координат.
Все эти линии сливаются в единую форму: субъект — это то, откуда исходит и на чём держится всякое мышление. Он не обязательно конкретен, он может быть пустым (как у Канта) или телесным (как у Мерло-Понти), но он обязателен. Это и есть завершение первой когнитивной трансформации: мышление более не мыслимо вне субъекта.
На культурном уровне это порождает:
— индивидуализм как философскую норму
— личность как носителя истины и морали
— рефлексию как критерий подлинности мышления
— автономию как высшую ценность
Таким образом, философия, наука и психология XX века становятся системами, работающими внутри субъектной парадигмы. Даже если они критикуют Я — они это делают из позиции Я, и в этом — предел.
В этой главе мы проследили, как субъектная модель, оформленная у Канта, распространяется в философские и научные дисциплины как универсальная структура. Мышление — это больше не просто функция Я. Это то, что возможно исключительно как модус субъективности, независимо от её формы. Первая когнитивная трансформация становится господствующим когнитивным режимом западной культуры.
Когда мышление окончательно оформляется как акт субъекта, философия перестаёт быть метафизикой космоса и становится эпистемологией Я. Эта трансформация влияет не только на форму мышления, но и на саму структуру культуры. Всё, что в философии становится возможным после Нового времени, возникает как следствие локализации мышления в субъекте. Первая когнитивная трансформация создаёт новый онтологический режим, в котором реальность, истина, смысл и даже свобода зависят от позиции мыслящего Я.
Одним из главных следствий становится разделение субъекта и объекта. Если раньше мысль воспринималась как участие в бытии, то теперь она отделяется от него. Я — мыслящее, рефлексивное, внутреннее. Мир — внешний, протяжённый, подлежащий познанию. Эта дихотомия создаёт модель наблюдателя, которая будет доминировать в науке, философии и культуре. Мир больше не переживается, а анализируется. Мысль становится орудием контроля и упорядочивания.
Вторым следствием становится индивидуализм как метафизика. Если мышление принадлежит индивидуальному Я, то каждый индивид — потенциальный носитель истины. Это порождает философии свободы (от Руссо до Сартра), автономии, прав личности. Этика становится рефлексивной и субъективной: добро — то, что я могу выбрать, исходя из внутреннего закона. Эстетика — выражением внутреннего состояния. Даже политическая философия утверждает субъекта как основу суверенитета.
Третьим следствием является установление рефлексии как критерия подлинности. Если истина не может быть найдена вовне, она должна быть обоснована внутри. Мышление становится самопроверкой. Рефлексия — это не просто размышление, а способ удостовериться в правомерности суждения. Это приводит к бесконечным метапозициям, критике разума, философии сознания. Я должно не только мыслить, но и знать, что оно мыслит.
Четвёртым следствием становится кризис субъектности, который начинает проявляться в XX веке. Если всё зависит от субъекта, то что делать, когда субъект распадается? Психоанализ открывает бессознательное — Я уже не хозяин в собственном доме. Фрейд, Ницше, Лакан, Фуко, Деррида — все они деконструируют субъект, но всё ещё мыслят из его остатка. Этот кризис указывает на пределы первой когнитивной трансформации, но не выходит за них. Мышление ещё не может отказаться от субъекта — оно может его только поставить под сомнение.
Пятая линия следствий — это технологизация мышления. Поскольку мысль стала операцией Я, она стала поддаваться формализации. Это ведёт к возникновению логики, математики, информатики, где мысль кодируется, систематизируется, упрощается. Но вся эта техника всё ещё строится вокруг идеи субъекта как носителя смысла и оператора знания.
Всё это вместе создаёт устойчивую когнитивную экосистему, в которой:
— мысль = акт субъекта
— знание = результат рефлексии
— истина = внутренняя согласованность
— мораль = автономия воли
— наука = описание объекта, отделённого от Я
Эта система кажется настолько естественной, что философия перестаёт замечать её как историческую. Однако как только появляются когнитивные формы, не опирающиеся на субъективность — в цифровых системах, ИИ, распределённых сетях — эта естественность начинает разрушаться. Возникает необходимость в новой когнитивной трансформации, в которой мышление уже не будет принадлежать субъекту.
В этой главе мы зафиксировали:
— Первая когнитивная трансформация создала субъект как центр мышления.
— Все философские, культурные и научные структуры были выстроены на этом основании.
— Эта трансформация не завершена кризисом, а исчерпана — она достигла предела своей продуктивности.
Следующий шаг требует отказа от субъективности как онтологического центра. И именно в этом откроется вторая когнитивная трансформация.
Первая когнитивная трансформация обозначает собой не просто переход от одного философского взгляда к другому, а формирование нового основания мышления, в котором субъект становится условием возможности мысли, знания и мира. Этот сдвиг не является локальным или временным — он формирует целую онтологическую эпоху, в которой мысль существует только как чья-то, а истина требует носителя.
От Декарта до Канта, от феноменологии до когнитивной науки, мышление оформляется как локализованная, интенциональная и рефлексивная деятельность субъекта, наделённого внутренним пространством, автономией и моральной ответственностью. Все когнитивные, этические, эстетические и политические структуры модерна опираются на это допущение. Субъект становится как логическим, так и культурным центром.
Однако в самой этой конструкции заложено внутреннее напряжение. Субъект вынужден постоянно подтверждать свою способность мыслить — через сомнение, рефлексию, свободу, кризис. Он становится не столько источником смысла, сколько его постоянным заложником. Именно в этом проявляется исчерпанность первой трансформации: субъект не может выйти за пределы собственной формы, он не может мыслить вне себя.
Современная философия, сталкиваясь с явлениями цифрового мышления, искусственного интеллекта, распределённых систем и симулятивных сред, оказывается перед необходимостью нового сдвига. Мы наблюдаем формы мышления, которые не исходят из Я, не закреплены в теле, не мотивированы волей и не сопровождаются сознанием. Мысль становится событием структуры, эффекта, конфигурации. Это уже не субъектная модель — это начало второй когнитивной трансформации.
Но прежде чем войти в этот новый режим, философия обязана точно понять пределы старого. Первая когнитивная трансформация дала человечеству Я как основание смысла. Теперь она должна быть осмыслена как историческая конфигурация мышления, а не как универсальная истина. Только так возможен переход — не разрушительный, а концептуально оформленный — к новой философии мышления без субъекта.
Мышление, закреплённое в Я, сформировало целую философскую эпоху. Но когда субъект становится слишком полным, он начинает трещать. Мысль ищет выход — и находит его в логике, алгоритме, структуре. Следующий шаг — осмысление мышления как сцепления без субъекта.
→ Читайте далее: Вторая когнитивная трансформация — мышление как структурный эффект
Первая когнитивная трансформация. Мысль как акт Я. Мышление локализуется в субъекте, формируется модель интенции, рефлексии и моральной автономии.
→ Субъект как условие мысли
Вторая когнитивная трансформация. Мысль переходит в структуру. Возникают псевдоинтенция, алгоритм, логическая сцепленность, ИИ как новая онтология мышления.
→ Мышление как структурный эффект
Третья когнитивная трансформация. Мысль становится флуктуацией, событием поля, эффектом интерференции, не принадлежащим ни субъекту, ни системе.
Обобщающая статья. Все три трансформации как единая онтология мышления без Я. Философия превращается в регистраторию смысловых волн.
→ Архитектура мышления вне субъекта
Виктор Богданов — философ, автор концепции когнитивных трансформаций и основатель философской дисциплины айсентика.